– Вот как?.. Интересно, собирается ли в этом году Анна Николаевна поехать в Крым? Может, ей снова понадобится компаньонка… Вот бы мне поехать с нею. Полагаю, Денис легко отпустит, если я поеду с тетушкой, а не с кем-то. Жаль, я совсем мало знаю тетушку. Каков у нее характер?

Лена, уже отложив перо, внимательно, с ноткой недовольства глядела на подругу. К затее она отнеслась настороженно.

– Представь нашу Юлию Михайловну да помножь на два – вот и будет ее характер.

– Неужто? Мне тетушка показалась весьма любезной дамой, когда мы виделись в последний раз…

– Уж не знаю, что любезного ты увидела. Я дождаться не могла окончания поездки, и только щедрый гонорар меня примерял с твоей тетушкой. – Лена прищурилась: – неужто ты надумала уехать от брата?

Саша пожала плечами:

– Может быть. Ты не подумай, мне жаль оставлять тебя, Люсю, Петю, Дениса с Николаем… но последние недели мне будто бы душно в этом доме. Дышать нечем. Думаю о разном. Денис… он словно нарочно меня здесь держит. Словно взаперти.

– А как же твой полицейский? – Лена спросила по-доброму, с пониманием. Давно оставила письмо, поднялась и села к ней на кровать. – Бросишь его?

Но Саша даже ответить ей не смогла. Без сил покачала головой и закрыла руками лицо, чтобы не показывать слез. Почувствовала, как Леночка гладит ее плечо.

– Ты знаешь, Саша, уехать это и правда хорошая мысль, – сказала она куда мягче, чем прежде. Сейчас даже обычные ее наставительно-поучительные нотки преподавательницы куда-то исчезли. – Хоть бы и компаньонкой уехать. Тебе бы круг общения сменить, впечатлений набраться. Нарядов новых прикупить, украшений. А то ведь ты ничегошеньки в жизни не видела, кроме этого дома да своих родственников, не к ночи они будь помянуты. Только езжай не со своей теткой, пожалуйста! Не то одну тюрьму сменишь на другую. Здесь ты хотя бы хозяйка, а там прислугой станешь. А может тебе лучше на курсы какие пойти? Где молодежь. Медицинские или научные, чтоб было о чем с твоим полицейским поговорить?

Саша отняла ладони от лица, всхлипнула, едва веря, что Леночка одобряет ее затею. Саша прежде сомневалась, очень сомневалась. Но, раз и Леночка одобряет…

Лена уже ушла, пожелав спокойной ночи, а Саша долго еще лежала, глядя в ночную тьму и обдумывала разговор. Нет, для курсов она, пожалуй, уже стара. А вот поехать с тетушкой и правда стоит. И Лена, конечно, преувеличивает недостатки ее характера. Тетушка относилась к ней очень по-доброму, даже подарила заколку на ее пятнадцать лет. И почему они не дружат? Стоит написать Анне Николаевне и спросить о здоровье самой!

И уже второй раз за ночь Саша выскочила из постели и села к столу. Достала чистый лист и обмакнула перо в чернильницу.

Глава 21. Кошкин

– Помните, Степан Егорович, вы рекомендовали мне начинать обзаводиться осведомителями?

Кошкин припоминал смутно: разговор тот случился почти неделю назад.

День сегодня был субботний, час ранний, и Кошкин только явился на службу, устроился за столом и разложил бумаги. Господин Воробьев, он знал, всегда приезжал гораздо раньше, но из лаборатории мог не показывать носу по полдня, занятый своими склянками. Однако если выходил, и, тем более, заглядывал к коллегам, то уж точно не для того, чтоб покурить, обсудить прессу да пожаловаться жену, как многие прочие сослуживцы. Приходил Воробьев всегда с конкретной целью, строго по служебной надобности. И эта черта относилась к тому немногому, что Кошкину в Воробьеве нравилось.

Хотя пожаловаться на жену Кошкин бы сейчас и сам не отказался…

– Так вот, я внял вашему совету, – продолжил Воробьев, не дождавшись ответа. – Вчера снова побывал в известном нам трактире и предложил тому официантику, что видел Николая Соболева с некой дамой, поступить, так сказать, в мое распоряжение за оговоренную плату.

– Та-а-ак… – Вот теперь Кошкин кивнул, заинтересовавшись всерьез. – Неужто официант еще что-то припомнил?

– Да нет, официант на службу идти отказался, мол, есть уже хозяин. Но разговор наш слышал мальчишка, который при трактире бегает и мелочь выпрашивает. Услышал – и стал напрашиваться ко мне в осведомители…

– Детей на службу не берем! – перебил Кошкин.

– …а я ему так и сказал, Степан Егорыч, мол, подрасти сперва. Только официантику этому больно не понравилось, что мальчишка что-то рассказать хочет, и он стал звать хозяина трактира. По имени. И знаете, как он его назвал?

Кошкин мотнул головой, боясь потерять нить разговора. Он так и не понял, сказал что-то мальчишка или нет. Но Воробьев о мальчишке уже забыл:

– Он его назвал Михаил Семеныч!

Очки Воробьева победно сверкнули. Не дождавшись восторгов Кошкина, он уточнил:

– Знаете, кого еще зовут Михаилом? Отца Юлии Михайловны, жены Дениса Соболева. И батюшка у нее то ли лавочник, то ли трактирщик. Все ведь сходится, Степан Егорович, согласитесь!

Кошкин не согласился.

– Мало ли в Петербурге трактирщиков по имени Михаил…

Но Воробьев так просто не сдавался:

– Может, не мало, только уж больно та дама, с которой было свидание у Николаши, на Юлию Михайловну похожа! Дама в теле, светловолосая, в каракулевой шубе. И у Соболевой, представьте, как раз такая шуба есть!

– Откуда знаете?

И Воробьев, водрузив чемоданчик прямо на стол Кошкина, с готовностью извлек из него настольную фотокарточку под стеклом и в бронзовой рамке.

Это был семейный портрет Соболевых, сделанный во дворе их дома. Дата в углу – декабрь 1892. На фотокарточке в центре стоял Денис Соболев, по левую его руку еще живая Алла Яковлевна, а по левую – супруга. И правда в каракулевой шубке. Дети были на переднем плане, а как раз возле Юлии Михайловны примостился довольный чем-то Николаша. Сестра Соболева, скромно жалась за плечом матушки, будто бы случайно здесь оказавшись.

А эту бронзовую рамку Кошкин как будто даже видел прежде. На столике в передней Соболевых.

– Где вы это вязли? – строго спросил Кошкин.

– Позаимствовал вчера у Соболевых, – не краснея, признался Воробьев. – Я… ненадолго заглядывал, чтобы одну вещь передать Александре Васильевне. Очень уж удивился, как увидал эту каракулевую шубу – тогда-то у мня вся картина и сложилась! Хотел сразу вам фото показать, да вас не было уже в кабинете. А карточку я верну непременно, не беспокойтесь!

– Уж потрудитесь… – отчитал Кошкин, но без энтузиазма. Улика и правда была любопытной – нужно отдать должное Воробьеву. – А мальчишка-то что? Вы с ним хоть поговорили?

– Поговорил. Нет, не знает он ни цыганку, ни Николая Соболева – копеек лишь выклянчил… Но, согласитесь, как удачно сложился тот разговор!

Возможно…

Да, и имя трактирщика, и каракулевая шуба могли быть обыкновенными совпадениями… Но Кошкин, признаться, цеплялся теперь за любую мелочь, потому что дело вдовы Соболевой определенно застопорилось. Поиски цыганки ни к чему не привели; повторный анализ следов на тростях Лезина тоже ничего не дал, хотя Воробьев изо всех сил старался – Кошкин это вполне оценил.

Многие надежды он возлагал на водолаза, о коем хлопотал лично, но и погружение водолаза на дно пруда за особняком Лезина опять не дало ничего. Лезин даже поглядеть на то действо не вышел: точно знал, что ищут не там. Если он и причастен к убийству Соболевой, то добро сбросил в Неву – это куда более разумно.

– Может, стоит в Неве и поискать? – предложил тогда деятельный, но наивный, как дитя, Воробьев. – В Большой Невке – под Строгановским мостом. Он наверняка там перебирался.

Кошкин, подумав недолго, покачал головой:

– Как вам сказать, Воробьев… В прошлом месяце драка случилось в одном кабаке на Сенной: один выпивоха другого порезал. Приехала полиция, хулигана арестовала. Он опосля точно показал, куда именно нож скинул в речку на Екатерининском канале. Здесь, говорит, стоял, и здесь скинул. Тоже отправляли водолазов нож искать…

– Не нашли?

– Нашли. Нашли турецкий ятаган, револьвер и труп утопшей накануне девицы. Нож не нашли. Нева – речка непредсказуемая, Воробьев. Бог его знает, что там найдешь, только не то, что ищешь. Тем более что Лезин – или кто бы то ни был – после убийства Соболевой с таким же успехом мог вернуться через Елагин мост, а не через Строгановский. Да и после до его особняка мостов – не сосчитать. Никто нам не позволит всю Неву обыскивать в поисках пары картин и каминных часов.