Саша, сидя в кресле напротив него, сцепила руки в замок и глядела на своего брата исподлобья. В этот раз она почти не слушала, что он говорит, ибо ясно поняла, что большая часть его слов – это ложь и манипуляции. Она смотрела на него и представляла, как Денис забирает из люльки новорожденного Александра, пока Леночка спит, и быстро уходит, чтобы отдать его невесть кому. Саша даже допускала, что, глядя на ребенка, он некоторое время раздумывал, оставить ли его вовсе в живых…

И этот же самый Денис теперь небрежно протягивал руку, ожидая, что Саша сейчас же встанет, сбегает в свою комнату и принесет ему это треклятое завещание.

Саша полагала, что она не склонна к жестокости… однако следующие слова произнесла удивительно легко:

– У меня его нет.

Денис поднял брови:

– А где же оно?

– У нотариуса.

Брови Дениса взлетели еще выше:

– Ты нашла другого нотариуса? Сама? – брат недоверчиво хмыкнул. – Сашенька, милая, мы Соболевы, мы не можем доверять свои дела абы кому. Где ты сыскала своего стряпчего? В газете, по объявлению? А как прикажешь мне добывать документы, когда он запьет или сбежит с твоим задатком?

И снова, снова он играл на чувствах Саши… столько слов – и все о том, какая она дурочка. Однако заходя в кабинет, Саша знала, что разговор именно так и пойдет. И дала себе зарок отвечать лишь строго по существу и только на прямые вопросы.

Так и поступила:

– Этого нотариуса нашла матушка и долго переписывалась с ним в апреле этого года. Оказывается, завещание было заверено по всем правилам еще тогда. Вот только окончательных распоряжений нотариус так и не получил – матушку убили. А действовать сам он не решился, да и бумаги матушка забрала. Что касается нотариуса Соболевых, Денис, то матушка отчего-то ему не верила. Возможно потому, что это был твой нотариус, и интересов остальных членов нашей семьи он не учитывал.

– Что за нелепые обвинения?! – Денис стал серьезным, даже отложил прочие дела, сосредоточившись на разговоре – Ты обижаешь меня, Саша! Я работал с малых лет, не покладая рук! С утра до ночи – лишь бы ты ни в чем не нуждалась и жила припеваючи! И как только у тебя совести хватило…

– Ты отдал своего родного племянника в приют, Денис.

Саша холодела изнутри от ужаса, но все-таки оборвала его взвинченный голос.

– Отдал как… как собачонку какую-то! Даже с животным так поступать жестоко – а это твой родной человек! Такой же Соболев, как и ты!

Денис не сразу нашелся, что ответить. То ли изумился, услышав подобные обвинения от тихой своей сестры, то ли настолько ему претила мысль, что этот ребенок – и впрямь его родная кровь. Но все-таки придумал, что сказать. Хоть и был в этот раз не оригинален:

– И ты веришь на слово этой дряни, которая убила нашу мать? – Денис надменно покачал головой, опять взывая к Сашиной неуверенности. – Погляди на факты, Саша: я воспитываю двоих детей Бернштейнов, как своих собственных! Я дал им свою фамилию! У меня бы рука не поднялась причинить зло этому малышу! Открой глаза, Саша!

А Саша подумала, что смертельно устала. И вдруг – осознала, что она вовсе не обязана сидеть здесь и выслушивать очередную порцию лжи. Что никто не накажет ее, если она просто встанет сейчас да и уйдет. С большим трудом она подавила этот порыв.

Вздохнула:

– Я как раз таки верю своим глазам, Деня. Точнее, учусь разрешать себе верить собственным глазам, а не чужим речам. Дети Бернштейнов, говоришь… А они ведь такие же наследники, как и наша матушка. Они, а не ты. И даже банк, который ныне носит твою фамилию, когда-то был банком Бернштейнов. Должно быть, поэтому ты и усыновил этих детей. Не отвечай, Денис, прошу! – остановила она его жестом, потому что брат явно хотел горячо возразить. – Право, я верю, что ты любишь Люсю и Петю, как родных – привык за столько лет. И Юлия в них души не чает. Однако наверняка ты предпочел бы, чтобы иных наследников, кроме нашей матери, у Бернштейнов не было. И чтобы нас с Николаем тоже не было.

Денис помолчал. Сверлил ее долгим тяжелым взглядом и, наконец, зло хмыкнул:

– Как ты заговорила, сестра… Даже голос изменился. Вижу, возомнила себя царицей морской? Вот уж воистину, дай человеку власть – и ты узнаешь, каков он… Что ж теперь, Александра Васильевна, и дом потребуете-с освободить? И кабинет управляющего в банке?

Слова Дениса все еще кололи, били в самое сердце и заставляли Сашу сомневаться. Однако своего зарока – говорить лишь по существу – она держалась строго:

– Этот дом твой и Юлии. Достанься он мне в полную власть – я бы сожгла его, ей-Богу. А потому никоим образом на него не претендую. В банковских же делах я ничего не понимаю, и тебе прекрасно об этом известно. Надеюсь, ты не откажешься управлять банком, как и прежде. По крайней мере, пока что.

Вот теперь Саша встала, готовая уйти.

– Пока что… – Денис опять хмыкнул, но по тому, как глядел он на Сашу, было очевидно, что ему совсем не весело.

И Саше было невесело. Ей было настолько плохо, что она едва стояла на ногах. Но подумала, что уходить вот так – расставаться врагами – все же нельзя. Она приблизилась к столу Дениса и положила свою руку на его, как иногда делала прежде. Нашла его глаза:

– Ты мой брат, Деня. А кровь – не водица, и мы связаны, покуда живы, хочу я этого или нет. А потому мне от тебя никуда не деться. Впрочем, как и тебе от меня. Нотариус ознакомит тебя и Николая с деталями матушкиного завещания в ближайшие дни.

* * *

Нотариус действительно приехал вскоре и зачитал матушкино завещание. И Денис, разумеется, был в бешенстве, а Николай почти что в истерике. Юлия от них двоих ничуть не отставала. А хуже всего, Саша знала – это лишь начало.

Собственное будущее Саше виделось сумбурно, и эта матушкина воля ей представлялась, скорее, бременем, тяжкой ношей. И каждый раз, в перерывах меж новыми неожиданными делами, она оставалась один на один с размышлениями: зачем матушка на нее это взвалила?

Из книжного представления о справедливости?

Из мести Денису?

Из желания спасти маленького Александра, ибо Саша действительно была одной из немногих, кто искренне хотел заботиться об этом ребенке?

А потом – возможно, это случилось как раз после разговора с Денисом – на Сашу свалилось озарение, что матушка подарила ей не просто деньги. Она подарила то, чем сама владела только на бумаге и чем никогда не пользовалась.

Свободу.

Свободу жить, где и как вздумается, делать, что вздумается. И любить тоже, кого вздумается.

Великий дар… но непростой. Саша понимала, что следует распорядиться своей свободой мудро, однако ей всегда была свойственна некоторая порывистость – черта, передавшаяся от матушки. А свобода вскружила голову, не иначе.

Наверное, поэтому одним теплым сентябрьским утром Саша, вдруг собралась да и поехала по адресу, давно уже вызнанному на Фонтанке. Отправилась она к господину Воробьеву – одна и никого не предупредив.

Однако Кирилл Андреевич оказался не рад ей. Так Саша подумала, вызвав тем очередную порцию мыслей о собственной глупости и никчемности.

– Я… я искала вас на Фонтанке и не нашла, – стала оправдываться она. – Мне сказали, вы больше в полиции не служите. Неужто это правда?

– Правда. Я решил, что это не по мне… Моя лаборатория мне куда ближе, да и с людьми у меня совершенно не выходит ладить – а в сыщицком деле без этого никуда.

– Досадно… А впрочем, всякий человек волен заниматься тем, что ему нравится.

Саша чувствовала себя неловко и жалела, что пришла – а господин Воробьев хмурился и до сих пор не догадался предложить ей сесть. Потом и вовсе заявил:

– Я не ждал вас, Александра Васильевна. Откровенно говоря, вам не следовало приезжать вот так – мало ли кто что подумает… Вам нужно беречь вашу репутацию. Теперь – особенно! Ну а то, что я говорил вам когда-то… вам о том следует забыть. Напрасно я все это говорил.

Саша поникла совершенно. Так глупо она себя, пожалуй, никогда еще не чувствовала.